Хоть убейте меня, не умею судить творчество, потому что творчество - это человек изнутри. А как я могу судить какой есть человек? (Что-то меня занесло

). Хотя...Критика - это двигатель творчества. В общем, ребята, молодцы, что творите и пишите!!!
Я тоже слегка пишу. Раз уж в предыдущем посте зашла речь о суициде..., то первое мое творение, выставленное на ваш суд, будет как раз об этом. Рассказ писался полгода или год назад...И еще стишок прочитайте, если будет интересно.
Вкус красных слез.
Я стояла на краю и вдыхала сырой осенний воздух. Мокрые листья, мокрое небо, мокрое от слез лицо… Снег, первый снег еще не выпал. И я была благодарна за это небу. Первый снег – это чистый лист. Он ласково припорошит осеннюю грязь, уныние, рваные листья, погибающие под каблуком старого сапога. Первый снег убаюкает и принесет с собой надежду – забыть, укрыть все старое и начать новое, светлое, одним росчерком на белом листе. Но вместо снега я видела осень, грязную, горькую, ржаво-пепельного цвета. Не было белого, не было надежды, и я, словно обрадовавшись этому, шагнула в сторону от окна…
Карниз скрипнул, но тут же оглушительно замолчал, задумался: «Что надо этой юной девочке здесь, между небом и землей?» А мне ничего не было нужно. Только покоя, вечного сна… И чтобы не было этой ноющей боли, где-то в области сердца. Самого сердца давно уже не стало. Я перестала слышать его стук еще тогда… Впрочем, совсем не важно, почему оно перестало биться. Важно другое – оно не стучало, не трепыхалось от весеннего солнца, не билось бешено от страха. Оно просто молчало, временами сжимаясь в груди, словно хотело стать совсем маленьким, крошечным. А может, оно просто хотело исчезнуть…
Я не хотела больше жить, не могла. Я много раз представляла себе этот момент. Последний. Я и небо. Представляла: вот я расправляю руки и лечу в золото вечернего солнца, ветер подхватывает меня под музыку ангелов и качает, словно в колыбели…
Но все было совсем не так. Последний момент стал поединком. Я и земля. Я понимала: едва ступив вперед, я упаду, быстро и стремительно полечу вниз. Без крыльев. И внизу почувствую невыносимую боль. Но я ведь хотела вовсе не этого! Я хотела избавиться от боли! А получается, последний момент – это тоже боль?!
Слезы хлынули ледяными потоками. Я дрожала от рыданий и шептала: «Я не могу…Я больше не могу…Не хочу…Не могу…Правда…Поймите…»Я шептала это родным и друзьям, оставляя на память о себе последнюю записку. Только сейчас понимаю, почему вместо привычного «размашистого» почерка, я писала мелко и сбивчиво. Я боялась. Боялась за того человека, который первым обнаружит это послание, последний крик души. Боялась, что тот человека сразу заметит последнюю фразу: «Я вас очень люблю! Пожалуйста, простите меня!» (Слово «прощай» так и не посмело появиться на бумаге). Я писала мелко, оттягивая страшный финал, глупо полагая, что если буквы будут меньше, то и смысл станет не таким жестоким.
Я стояла на самом краю и рыдала: «Пожалуйста, поймите…Я боролась…Долго боролась…Устала…Не хочу…Не могу больше…»
Все вокруг было чужим и темным. Даже тот знакомый с детства двор, где я впервые научилась кататься на велосипеде. Причем здесь велосипед?!.. Хотя, тогда все имело значение. Мне казалось, что люди внизу надели черные плащи, черные шляпы, черные костюмы. Они сливались с землей и манили, неведомой силой, обещая боль и раскаяние.
Я рыдала и держалась слабыми руками за шершавые стены. Хотелось кричать, просить о помощи. Но я этого не сделала. Столько лет не замечали, не спасли. А теперь поздно. Поздно. И в этом нет ничьей вины. Только моя. Только я в ответе. Больше всего мне хотелось тогда, чтобы это поняли мои близкие. Я понимала, что причиняю им боль, невыносимую, адскую, разрушительную. Но не могла больше терпеть. Вернуться назад, разорвать записку, одеть «дежурную» улыбку? Нет! Только не это! Больше не могу!
И я сделала шаг вперед…
Карниз кричал, голуби оглушительно хлопали крыльями, машины, где-то далеко внизу, визжали тормозами… Все это, казавшееся таким невыносимо долгим и мучительным, длилось одно мгновенье. Я закрыла глаза…И тотчас неведомая сила отбросила меня назад. Я слегка стукнулась затылком о шершавую стену. В глазах потемнело, очень сильно потемнело. В голове летал колокольный звон. Стояла оглушительная тишина. Время будто замерло…Не знаю, как описать вам то чувство. Чувство, когда ты точно знаешь, сейчас наступит конец, но оказываешься в начале, в начале нового пути…
Я словно попала куда-то, вне времени и пространства. И больше всего я хотела вернуться назад…Не знаю, как долго я сидела, вернее, висела, прижавшись, к камням…Постепенно я начинала видеть. Видела солнце, пробивающееся сквозь свинцовые тучи, видела листья, рыжие, желтые, танцующие в воздухе под пение птиц. Чуть позже почувствовала звуки. Именно, почувствовала. Я ощущала, как неведомые волны скользят вдоль моего тела. И могла точно сказать, что во дворе смеются дети, из соседнего окна звучит какая-то музыка… Я чувствовала Возрождение. Словно, только что впервые появилась на свет…
И вдруг…Я вернулась к жизни – машины, птицы, люди – звуки оглушили меня…и я закричала. Закрыв глаза, я начала глубоко дышать. Нет. Я больше не хотела туда, вниз. Я хотела остаться с этой осенью, с этими родными стенами, с людьми, которые любили меня и не хотели терять. Мне казалось…Нет… Точно. Кто-то крепко держал меня. Нет. Это была вовсе не неведомая сила, а живой человек. Я боялась открыть глаза, боялась, что это окажется кто-то родной и хорошо знакомый. Я боялась увидеть его постаревшие от ужаса глаза, слезы, застывшие на ресницах…
Набравшись смелости, я взглянула на него. «Ты?» - то ли ужаснувшись, то ли обрадовавшись, захлебнулась я. Он грустно улыбнулся. Темные кудри, обнимающие плечи, зеленые, лесные глаза, едкий запах табака…Он не мог быть здесь, это было невозможно. Слишком много преград, километров разделяло нас. «Я здесь», - уверял Он, крепко сжимая мои плечи. Наверное, если бы Он отпустил меня, мне не хватило бы сил удержаться на карнизе. «Не может быть», - крутилось у меня в голове. Я сжала до боли его руки, потому что боялась, что Он исчезнет, пропадет, испариться. Но Он, по-прежнему, сидел рядом, на узком карнизе, прижавшись ко мне, и что-то ободряюще шептал.
Я очень хотела поплакать, усмирить в себе демона, сопровождавшего меня все эти темные дни. Я молила Бога, чтобы он простил меня и изгнал черные мысли, черные чувства, черные рифмы. И я знала, что небо спасло меня, послало мне ангела. Темного ангела с душою, озаренной светом, светом любви и надежды, которым Он хотел поделиться со мной.
«Надо подняться», - прошептал Он. – «Здесь опасно». Я кивнула, так и не поняв, что Он имел в виду, под словом «подняться». Он осторожно поднял меня. Ноги дрожали, дрожал карниз. «Не исчезай», - шептала я. – «Не исчезну», - обещал Он, прижимая меня к груди. Я обняла его худощавые плечи и заплакала. Он ласково перебирал пальцами мои волосы и улыбался: « Я слышу твое сердце». А я слышала его сердце.
Слезы текли по моим щекам и сливались с чем-то теплым, быстрым. Я отерла соленую воду руками и взглянула на свои ладони. Они были красные. «Почему слезы красные?» - спросила я. Он молча прижал мою руку к своей груди. Что-то теплое сбежало по пальцам вниз. Я поняла: сердце плачет.
Я обняла его, зажав рану своими губами. Вместо губ Его – красные слезы губы мои целовали. Мы держались за руки, на высоте в несколько этажей, где-то на полпути к небу, к свету. Я посмотрела вниз и увидела темных людей. Они смотрели на нас снизу. Кто-то взирал вверх со стеклянными глазами, думая о своей боли. Кто-то кричал, срывая голос. Кто-то равнодушно шел мимо, даже не посмотрев в небо.
А мы просто стояли, обнявшись, и молили небо, чтобы никто не мог расцепить наших рук. Два одиноких и истерзанных сердца бились. Они чувствовали друг друга и бились еще сильней, чтобы было легче понять. Хотя… Я понимала его без слов. А Он понимал без слов меня. Потому что мы были удивительны похожи. Как солнце похоже с луной, как небо похоже с землей, как тьма похожа со светом.
Он развернулся и повел меня за собой, бережно сжимая мою руку в своей. Я шла, от слез слепая, уткнувшись лицом в его спину, зажав второй рукой его рану. Мы слышали, как поют ангелы. Они летали где-то совсем близко, и ветер от их крыльев трепал наши волосы…
И вдруг…Я отчетливо услышала: «Это сон». Кто-то с неба прошептал мне эти страшные слова. Но прошептал так тихо и ласково, что я не почувствовала горечи, утраты. Карниз даже не покачнулся под ногами. Я остановилась и подняла глаза на Него. Он повернулся, и по его глазам я поняла: он тоже слышал эти слова. Это действительно сон. Сон. Но никто из нас не посмел бы назвать его «всего лишь сном». Это было нечто между реальностью и мечтой. Мы так нуждались в этой мечте, в этой встрече, что, закрыв глаза, перенеслись на этот карниз, на самый край, куда-то между небом и землей. Он улыбнулся и словно молча сказал: «Конечно, это сон. Он был мне так нужен». Я смотрела в зеленое море его глаз и молча отвечала: «Мне тоже. Я благодарна небу за то, что почувствовала твое сердце, за то, что ты помог моему сердцу опять начать биться…Еще пара секунд, и я исчезну, но ты останешься со мной…И я останусь с тобой»…
Я чувствовала, как дрожат его руки. Мне не хотелось плакать. Я точно знала, когда-нибудь мы обязательно встретимся еще раз. И вот тогда никто не посмеет расцепить наши руки. Он что-то говорил улыбкой, а я отвечала глазами. Тепло его рук согревало мою душу, согревало мое сердце и просило об одном: «Пожалуйста, будь счастлива! Бейся, сердце!» Мое сердце плакало от счастья и просило в ответ: «Пожалуйста, будь счастлив! Бейся, сердце!»
Какой-то свет, словно поднимающееся солнце, озарил Его сзади. Я не видела больше синего неба, шершавых стен, темных людей, не слышала ангелов. Я видела только Его, Его зеленые, лесные глаза, Его бледные губы, Его темные кудри, обнимающие плечи. И видела свет. Белый свет укрывал Его от меня, и все труднее я могла различать Его силуэт. Но я чувствовала его тепло, чувствовала, как его руки крепко, но нежно сжимают мои. И даже когда вместо Его родных глаз я увидела белый потолок, я чувствовала – он не отнял руки.
Я поняла, что окончательно проснулась. Оглядела комнату, услышала шум моторов, пение птиц. Сердце билось. Я встала и подошла к окну. Небо было необычайно синим для осени. А на траве, желтой, мокрой от дождя…лежал снег. Первый снег, как чистый лист. Я видела Его глаза, смеющиеся в ветвях берез, в белых облаках, в оконном стекле. И я смеялась в ответ. Мне было тепло и легко. Я смотрела в глубокое небо и благодарила Бога за это чудо. Благодарила за возможность побыть с Ним. Благодарила за спасение…
Слезы были где-то очень глубоко – это демон с ухмылкой поил мое сердце горечью утраты. Я глубоко вдохнула свежий воздух, и демон затих. Он как-то, по-отечески, улыбнулся и обнял меня. Я стояла перед распахнутым окном, озаренная белым светом. Демон ворчал на левом плече, ангел напевал что-то светлое на правом…А я не слышала этого, я просто смотрела в Его глаза.
Я не смогу Его забыть. Я ведь обещала. Да я просто не хочу Его забывать, потому что на моих бледных губах остался соленый вкус – вкус спасения, возрождения и надежды…Вкус красных слез.
Гордость.
Я стояла, полы раскинув
Темно-алого ситца из тайны…
И душа, обнаженная, билась,
Засмущавшись от взгляда касания.
Я стояла, тебе открываясь,
Не всесильная, не могущая,
Не холодная, не земная,
А наивная, слабая, ждущая…
Я стояла, ветрами избитая,
И к тебе потянулась руками,
Но наткнулась на стену из Гордости
И порезала пальцы камнями…
Я стояла, с душою открытою,
И израненной била ладонью…
А стена, твердыней незыблемой,
Отвечала невиданной болью.
Я стояла, с руками багряными,
В грязь затоптана и унижена.
А душа твоя, в ситце запахнутом,
Слепо стуком была обижена.
Я стояла и горько плакала,
Но не мог ты понять отчего…
Утирая слёзы горячие,
Защищал от себя самого…
Я стояла, в ситец закутана,
Равнодушная от усталости,
Вновь всесильная и могущая,
Без смирения и без слабости.
Я стояла, собою осмеяна,
Под полы руки красные спрятав,
Чтобы ты ничего не понял,
Чтобы просто остался рядом.
Я стояла, с душою плачущей
И не верящей больше в Овидия.
И тебя укрывала светом
В те мгновенья, когда ты не видел.
Я стояла, с молитвой жаркой,
Чтобы Небо могло научить:
Как забыть снова боль и отчаянье?
Как решиться душу открыть?